Песни

Я не помню Ленина живьем,

Я его застал уже холодным.

Говорят, был дерзким пацаном,

Поимел державу принародно.

Отнял у богатых кошельки

И подвел под „новые понятия“.

Дескать, все отныне – босяки,

Вот такая, значит, демократия.

Маленький, картавый, без волос,

Без конца по тюрьмам ошивался.

Видно, там несладко довелось,

Говорят, чернильницей питался.

Десять лет торчал на Колыме,

Партизанил в питерских болотах,

А потом метнулся по зиме

За бугром подтягивать босоту.

Женщин он к себе не допускал,

Все боялся, что менты банкуют.

Он, конечно, жутко тосковал,

Съест чернила – и сидит, тоскует.

Но однажды в питерских Крестах

Ленин встретил каторжанку Надю -

Тоже вся на шифре, в кандалах,

Вот и поженилися не глядя.

Он Надюхе спуску не давал,

Так сказать, держал всегда на стреме,

Сам удачно банки обувал,

Надя знала фарт на ипподроме, -

В общем, жили воровской семьей,

Вечерами резались в картишки.

Только вот о жизни половой

Вова беспокоился не слишком.

Как он мог Надюхе рассказать,

Как в далеком магаданском крае

При морозе минус сорок пять

Он по снегу полз от вертухаев,

Как, отняв ладони от лица,

Плакали навзрыд оленеводы...

Нет у революции конца!

Отдала, однако, за свободу.

От судьбы приняв такой удел,

Вова стал чудить и куролесить,

Прокатился дикий беспредел

По российским городам и весям,

Расстреляли тысячи людей,

У живых отняли пропитанье.

Воно как бывает у вождей,

Если он не вождь в интимном плане.

А теперь он вон, в гробу лежит -

Может, помер, может, притворился.

Он ведь, гад, живее всех живых,

Не, ну воно как в гробу-то сохранился.

Может быть, гореть ему в аду,

Но пока для всех, на всякий случай,

Пусть он будет лучше на виду,

Вдруг еще чего-нибудь отчебучит...